В больших деревьях на откосе глухо ухнуло.
«О, и вяхири ещё здесь живы! Ну, поздороваемся же, дикари!».
Глеб плотно сложил ладони, поднёс руки ко рту, два раза подряд в ответ похоже «угукнул». Крупный голубь на ольхе удивленно обернулся, услышав знакомое, переступил лапками по ветке ближе к Глебу, ещё раз недоверчиво повернул голову, отозвался в ответ.
«Зачем мне опять всё это? И, вообще, кому-нибудь в этом городе нужны такие внезапные мысли? За прошедшие дни здесь наверняка всё успокоилось, болотце только-только опять затянулось ровной тиной. Есть здравое объяснение случившемуся, никто не виноват, всем хорошо, спокойно и без моих размышлений, тем более, без резких движений… И только мне кажется, что здесь что-то не так. Смогут ли они потом, пусть даже и не в эти короткие дни, меня правильно понять или обидятся и ещё больше отдалятся? Или проще будет как бы нечаянно о чём-то догадаться, сказать что-нибудь вскользь и вслух, заронить сомнения – и невинно отбежать в сторонку?».
«Нет!».
Капитан Глеб выдохнул, жестко сжал губы и зашагал вдоль кромки воды. То, что с Жанкой и в этот раз случилось что-то неправильное, он понял вчера сразу, не расспрашивая подробно и без того утомлённого хлопотами Виталика.
Упругость свежего речного воздуха была с утра кстати, шагалось по плотному песку в удовольствие, но Глеб изредка хмурился, вспоминая…
Их одноклассница, рыжая и большеглазая Жанка, после окончания местного текстильного института покрутилась немного около своих заботливых родителей и подалась для чего-то в Москву. Первое время до него в моря доходили слухи, что Жанка хорошо устроилась в столице, выгодно вышла замуж, живёт в своём трёхэтажном доме и прочее, прочее. Потом, через несколько лет, когда он вырвался в родной город повидать матушку, Виталик Панасенко подробно доложил, что, вот ведь, оказывается, Жанка-то всё это время обиталась в хорошем особняке где-то на Рублёвке (или около – никто точно тогда и не знал, да и потом они никогда подробностей не узнали), замужем была за олигархом, хозяином известного пива («Ну, ты ведь сам понимаешь…!»). Потом внезапно вернулась домой в их маленький городок («Характер-то ведь у неё такой с первого класса был гонористый, хлопнула дверью или, может, олигарх её сам выгнал, обменял на новую, молодую жену?»).
Глеб Никитин ещё тогда сильно сомневался, чтобы Жанка сама, добровольно, с Рублёвки, да в их поселок… Рыжая всё больше таинственно молчала по этому поводу, смеялась, дразнила их, что, мол, не успели мужички-землячки попробовать по знакомству, на халяву, знаменитого пива, вроде как бы по старинной-то их дружбе…
Из Москвы она привезла дочку Маришку, забавное, симпатичное и абсолютно не провинциальное существо. То, как капитан Глеб внезапно назвал девочку при встрече, приклеилось к ней прочно, – Кудряшка Мэри… Так звали её и в школе, и все знакомые, да и Жанка всегда веселилась по этому поводу, обнимая её буйные нерусские локоны…
Глеб легко шагал к перелеску, внимательно и остро смотрел по сторонам, отмечал детали, всё пока было вроде хорошо, дышалось правильно, но матушка-то не зря всё же негромко охнула, увидев утром на кухне круговую темноту под его глазами…
…Когда Жанка после своей московской эпопеи вышла здесь, в их городе, замуж за Германа Данилова, которого он смутно помнил как очень упитанного военпредовского сынка из параллельного класса, Глебу Никитину как-то нечаянно удалось в командировке вдребезги напиться, приятно удивив принимающую норвежскую сторону. А когда через полгода после этого он прилетел на очередные пару дней в родные края и впервые за несколько лет увидал Жанку, только чудом ему удалось не напиться подобным же образом и во второй раз.
Тогда они вместе планировали её магазин.
Жанка представила старого друга мужу, предпринимателю, только начинающему тогда свой новый бизнес, «по тканям»; увлеченно рассказывала Глебу о своих планах открыть магазинчик элитной одежды. Она была стопроцентно уверена, что их маленькому городу крайне необходим бутик с одеждой для концертов, приемов, официальных и торжественных мероприятий.
Они сидели в почти пустом кафе и трепались. Жанка напористо требовала от Глеба удивительных решений и необычных названий, а он – умиротворенно потягивал холодный джин, смотрел на неё и смеялся…
– Общая тема должна быть музыкальная, в основном строгая классика. Правильно? Как ты считаешь, Глеб?
– Ага.
– Оформлять магазин я заставлю их так: во-первых, акцент на чёрно-белый цвет, ну, как клавиши на пианино, как ноты; у окна поставлю рояль… Чего ухмыляешься? Перетащу от даниловских стариков, им всё равно инструмент уже не нужен… Слышишь?
– Ка-анешно…
– На рояле будут лежать старые бумажные выкройки, ноты там, журналы мод всякие, ну, как на полке… Девчонку, продавщицу возьму одну, чтобы на рояле немного могла, так, изредка побренчать.
– Витрина…? Слушай, а может в витрине сто́ит на простых стойках развесить запчасти от классических костюмов – пиджаки, жилеты, брюки, платье пышное такое… Так-с, действительно, расставить эти вешала со смокингами вокруг музыкальных инструментов в витрине, притащить откуда-нибудь контрабас, скрипку, трубу эту деревянную, как её правильно-то – фагот или гобой, а? Получатся вроде как абстрактные музыканты, а ещё можно добавить туда черный цилиндр на вешалке, белые перчатки в рукава смокинга вставить… Классно получится! Правда?!
– Чёрное, белое, чёрное… Послушай, мой монохромный друг, ты радугу-то хоть раз в своей жизни видела? Представляешь, в мире ещё и зелёненькие, и красненькие цвета есть, которые, несомненно, пригодятся для твоего зеброидного магазина, а?
– Не перебивай меня, внимательно следи за женской мыслью. – Жанка нетерпеливо махнула на него рукой.
– …Чёрно-белые тона, с обязательным ярким элементом. Не спорь. Думаю, что можно придумать красный цветок в лацкан смокинга, или там красную букву в названии над дверью, женскую перчатку, бальную, тоже обязательно красную, можно бросить на рояль, а?
Жанка забавно задумалась и поднесла к носу карандаш.
– Закажи мне мороженого. И сам думай тоже! Нечего…
– Хорошо. Чувствую, что задолжал тебе малую толику креативности и стыжусь, представь себе, страшно стыжусь! Короче, мэм, записывай!
Они хохотали и спорили в тот день и когда он предлагал по очереди назвать Жанкин крохотный супер-магазин «Пикколо», и «Карузо», и «Лайза»… Он помнит, как она замерла с ложечкой мороженого у рта.
– Всё, точка, в нашем городе будет магазин «Ла Скала». С меня коньяк.
Глеб вкрадчиво наклонился к ней.
– А слоган…? Слоган у тебя есть? Утверждают, что в Сан-Франциско в этом сезоне модно слоганы специально для бизнеса придумывать. Как ты насчёт этого?
– Не дури, капитан Никитин, коньяк ты уже заработал, ну вот и придумай этот,… как его, слоган.
– Вни-имание! Вторую порцию замечательных мыслей – в студию! Записывай, записывай, подружка – ты рискуешь пропустить что-нибудь из шедевров.
Глеб подпёр голову рукой и с улыбкой уставился на рыжую.
– «На высокой ноте любви» – р-раз! «Совершенная гамма возможностей» – д-два! «Белый танец, господа» – и тр-ри! Возможен вариант – «Одежды маленький оркестрик…”. Хотя нет… Пошловато, проехали. А как ты смотришь, уважаемая магазиновладелица, на такое: «Клиентов выбирают. У нас хороший вкус», а? Ладно, не морщись, держи на закуску. Во-первых, «Звуки близкого счастья»; во-вторых, «Ни одной неправильной ноты»… Твои административные старушки должны моментально сходить с ума, переступая порог такого замечательного магазина!
Он тронул тогда Жанку за прохладную руку.
– А ты ведь уже позабыла, что я не пью коньяк…
Обогнув невысокие кривые столбы со старой колючей проволокой, Глеб поднялся на пригорок и ещё раз отметил про себя, что место для костра они тогда, давным-давно, выбрали для своих вылазок на реку правильное, хотя вроде особенно-то и не планировали тогда прятаться от других. Случайным в их компании людям эта травянистая площадочка казалась неинтересной и, вроде, как бы стратегически невыгодной. Посторонние считали, что веселиться, сидя за невзрачным бугром, около «колючки», да ещё и без козырного вида на реку…, оно как-то, ну, в общем, неподходяще.
Такое неприглядное, на первый взгляд, местечко лишних людей не привлекало, другие отдыхающие компании размещались обычно внизу, у реки, одинаково там шумели и визжали на стандартно обжитых костровых местах. Ни разу не было случая, чтобы их уголок был занят, да и приезжали они обычно в выходные на реку пораньше других. С самого утра отправлялся кто-нибудь из мужиков разжечь костер, подготовить правильные угли, поставить, при случае, воду для ухи на огонь. Так что они всегда опережали остальную отдыхающую братию.
